Он был стар, очень стар, и все давалась ему нелегко. Его волосы, вернее, то, что от них осталось, торчали по бокам, как пучки белой травы. Одна половина его морщинистого лица приветственно улыбалась им, а вторая застыла словно маска. Уголок рта опустился, глаз был закрыт. Вся левая сторона тела словно обвисла. Плечо опустилось, рука неподвижно висела, а левая нога волочилась за ним, когда он спешно подпрыгивал и хромал навстречу им.

Розамунда ошеломленно уставилась на мужчину. Вопреки своим физическим данным он явно был здесь управляющим. И это вполне объясняло положение дел. В таком плачевном состоянии он вряд ли мог держать все в надлежащем порядке. У Розамунды был только один вопрос: почему отец не сменил его и не позволил уйти на покой? Старик был немало потрепан жизнью и, как никто другой, заслуживал отдыха.

Она как раз пришла к этому выводу, когда Эрик взял ее под руку и подтолкнул вперед.

– Милорд Берхарт. Добро пожаловать в Гудхолл, – прошамкал старик, как только они остановились перед ним. Приветствие сопровождалось поднятием одного плеча, словно он воин на параде, и это было сделано с таким достоинством, что можно было и не заметить, что из-за неподвижной части лица слова были едва разборчивы. Эрик и Розамунда услышали нечто вроде «миор буар».

– Благодарю вас, – сказал Эрик с доброй улыбкой, которая чувствовалась и в его тоне. – Вы, насколько я понимаю, предупреждены о нашем приезде?

– Да. Мы получили послание короля несколько дней назад. – Если внимательно вслушиваться, то можно было разобрать его исковерканные слова. – Я сразу велел слугам все приготовить. Надеюсь, вам понравится.

В его словах прозвучал вопрос, даже тревога. И внезапно то как он смотрел сквозь них, объяснило почему. У него не только была парализована левая часть тела, но и тот глаз, что открывался, не видел. Отсюда и сомнение в его голосе: он отдавал распоряжения, но не видел, выполняются ли они. Розамунда опять с удивлением подумала, почему этого старика не заменили. Может, он старый друг отца и ее отец добр к своему другу? Или же он слишком давно не проверял состояние Гудхолла?

– Все выглядит замечательно, – быстро ответила Розамунда. Эрик взглянул на нее со смесью насмешки и раздражения в лице и слегка покачал головой. Она, очевидно, такого низкого мнения о нем, что допускает мысль, что он может упрекать старика за его несостоятельность.

Но Розамунда не заметила его взгляда, потому что внимательно смотрела на управляющего. Половина его лица расплылась в улыбке:

– А вы, должно быть, леди Розамунда.

– Да, милорд, – тепло сказала она, пожимая протянутую ей руку.

– Лорд Спенсер к вашим услугам, миледи. Давний и преданный слуга вашего отца – до тех пор, пока время и судьба не сделали меня бесполезным.

– Да нет же, вовсе не бесполезным, – мягко поправила она, – Только посмотрите, как вы содержите замок. – Она старалась не показать свою растерянность при виде царившего запустения. Это не вина старика.

– Вы очень добры, миледи. Ваш отец так и сказал мне. Он сказал, что вы прелестны и лицом и душой, как ваша мать, так что я легко могу мысленно представить ваш образ.

Розамунда взволнованно улыбнулась;

– Вы знали мою мать?

– О да. Прекраснее дамы не было на этом свете. – Мягкая улыбка воспоминания тронула его губы. – Даже Элеонора, в самом расцвете, не могла затмить ее красоту. – Он кивнул, словно подтверждая свои слова, и тут же нахмурился. – Но я проявляю неучтивость, держа вас здесь, на пороге. Вы долго ехали, устали и, наверное, измучены жаждой. Пойдемте, я приказал приготовить вам еду и напитки.

Опираясь на руку своего молчаливого слуги, он повернулся и начал медленное и мучительное восхождение по лестнице.

Взяв Розамунду за руку, Эрик так же медленно последовал за ним. Розамунда хмуро взглянула через плечо на конюшню. Она бы предпочла прежде осмотреть ее, но знала, что муж не позволит этого. Ну что ж, она проверит все позже, молча пообещала она себе, при первой же возможности.

Такая возможность представилась только после ужина. Эрик был занят беседой с лордом Спенсером и не обращал на нее ни малейшего внимания. Поднявшись из-за стола, она медленно пошла по парадному залу, разглядывая сначала герб Гудхолла, потом мечи на стене. Розамунда заметила, что муж видел, как она встала, но, убедившись, что она бродит бесцельно, снова увлекся разговором с пожилым джентльменом, рассказывавшим истории из своей жизни.

Лорд Спенсер поведал во время трапезы, как король выбрал Гудхолл для них. Это был один из многочисленных замков, не имевших наследника, которые в силу этого по закону отходили в собственность короля Генриха.

Замок был домом для семьи Спенсера уже очень давно. Когда сам лорд Спенсер был молодым, он привез сюда после женитьбы свою юную жену. Они были счастливы, его жена родила шестерых детей, но только двое выжили. Когда сыну было шестнадцать, а дочери четырнадцать, произошла трагедия. Сначала заболели овцы, потом страшная болезнь передалась людям. Пока они поняли, в чем дело, и предприняли необходимые меры, погибла половина деревни и половина обитателей замка. Его жена умерла в числе первых, потом дочь, затем сын. Он узнал об этом, только когда вернулся.

После этой трагедии Спенсер продолжал служить королю проводя жизнь в сражениях, надеясь погибнуть и воссоединиться с женой на небесах. Но судьба с ним была жестока, он ослеп во время одной из атак и больше не мог воевать, потеряв надежду погибнуть. Лишить себя жизни он не мог, самоубийство было грехом. Поэтому он был вынужден жить, пока Господь не решит призвать его к себе. А Господь, печально заметил старик, совсем не торопится.

Розамунду тронул его рассказ. Любовь лорда Спенсера к жене и детям чувствовалась в его голосе, боль не притупилась с годами. Ей вдруг подумалось, как хорошо быть любимой с такой страстью и преданностью, что спустя двадцать лет только одно имя способно вызвать слезы у человека.

Как счастлива женщина, которую так любят, думала Роза-мунда, осторожно выскальзывая из парадной двери и торопливо спускаясь по ступеням. Она только осмотрит конюшню и проведает Ромашку. Может быть, все будет так же, как и с замком – снаружи запущенный, а внутри сияет чистотой. Она скрестила руки на груди и нахмурилась, почувствовав ночную прохладу. Хотя был конец июня, после захода солнца воздух стал совсем холодным. Дул сильный ветер, и в нем чувствовалось приближение дождя.

Гроза началась, когда она добралась до конюшни. Всполох света заставил ее остановиться и посмотреть на север. Спустя мгновение тишину разорвал отдаленный раскат грома. Первые тяжелые капли дождя упали на землю, и Розамунда поспешно вошла в конюшню. У порога она остановилась, думая, что внутри темно.

Но никакой темноты не было. Через огромные зияющие дыры, которые она заметила раньше, конюшня освещалась всполохами молний. Здесь было так же ветрено и сыро, как во дворе. Лошади нервничали и ржали, боясь грозы, не защищенные от ветра и холода,

– Да заткнитесь вы и не жалуйтесь. Вы же внутри, так? Ваши животы набиты, ноги сухие.

Розамунда застыла, услышав грубый голос, и посмотрела в ту сторону, откуда он доносился. Только когда луна на мгновение вышла из-за облаков, она заметила мужчину, развалившегося на копне соломы. Его голова моталась из стороны в сторону, и он время от времени смотрел на кувшин в руке.

«Конюх? – подумала Розамунда, потом чуть скривилась. – Кто же еще это может быть?» Она решительно направилась к мужчине.

Он был пьян. Розамунда чувствовала запах на расстоянии нескольких шагов. Удивительно, как ей это удавалось, потому что в конюшне стояло невыносимое зловоние. И не нужно было гадать, где его источник. Она чувствовала его под ногами. Здесь не убирали за лошадьми очень давно. Кроме того, конюшня, видимо, была неосмотрительно устроена в небольшой впадине или земляной пол со временем осел. В самом центре образовалась канава, которая служила стоком. Ее содержимое было отвратительно, но это, судя по всему, был единственный способ очистки. Да, вряд ли господин, распевавший сейчас непристойную песенку, утомлял себя здесь работой. Уж он точно не чистил ни лошадей, ни стойла. Странно, что в такой грязи до сих пор не началась зараза вроде чумы.